Курьер из Гамбурга - Соротокина Нина Матвеевна (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Эпилог
Ну вот, и доплыли до берега. Кончила свой опус, а как теперь определить его жанр? Сейчас принята доверительность в общении с читателями. Мол, писала, старалась, хотела как лучше, а получилось, как всегда. Доверительности можно обучиться, но в любом случае она более достойна, чем авторская важность. Мол, я говорю, а вы внимайте. А что пыжиться-то? Я действительно не знаю, к какому жанру отнести мой роман. С одной стороны он приключенческий, с другой – псевдоисторический, с третьей – безусловно дамский. Об этом свидетельствует откровенное, сродни мыльным сериалам, простодушие, с которым я обращаюсь с моей героиней. Определим роман скромнее – он подростковый, то есть написан для юного читателя.
Пружиной интриги стал вполне реальный заговор. Историки в очень узких кругах и по сей день спорят: имел ли место заговор в пользу Павла Петровича или не имел? Очень уважаемый мной Эйдельман Натан Яковлевич считает, что заговор был, а точнее сказать, не мог не быть. Только документов по этому делу практически никаких не осталось. В разоблачении заговора писулька моей героини могла сыграть какую-то роль, но, конечно, не главную. Машина политического сыска в России была всегда хорошо смазана и работала исправно, а о «списке Глафиры», я потому так подробно рассказала, что она главная героиня этого повествования. И еще мне хотелось показать на ее примере, как частное, ничем не знаменитое лицо может противу своей воли ввязаться в дела важные, государственные и даже повлиять на дальнейший ход событий. Возьмите любой учебник по истории, вчитайтесь в него, и сразу сквозь страницы начнут проступать чьи-то судьбы, лица, молодые, старые. О них в учебники ни строчки не написано, но они жили, жили так же ярко и интересно, как мы с вами.
О Пугачеве можно и не говорить, все знают, чем дело кончилось. Но мне хочется вставить несколько цитат из воспоминаний Ивана Ивановича Дмитриева. Известного нашего поэта, представителя сентиментализма. Он с братом присутствовал на казни, самому Ивану Ивановичу было в ту пору четырнадцать лет. «… по прибытии нашем в Москву я увидел позорище, для всех чрезвычайное, для меня же и новое: смертную казнь. Жребий Пугачева решился. Место казни было на так называемом Болоте. (Болотом в ту пору называли вечно мокрый, затопляемый остров как раз напротив теперешнего «особняка на набережной» по адресу Серафимовича 2. Сейчас на месте «Болота» разбит сквер.) В целом городе, на улицах, в домах только и было речей об ожидающем позорище. Я и брат нетерпеливо желали быть в числе зрителей; но мать моя долго на то не соглашалась. По убеждению одного из наших родственников, она вверила нас ему под строгим наказам, чтоб мы ни на шаг от него не отходили».
Далее следует описание эшафота, построенных вокруг него пехотных полков, зрителей. Мороз был страшный. – десятое января. Привезли в санях Пугачева и Перфильева, прочитали манифест. Духовник благословил преступников и ушел с эшафота. «Тогда Пугачев сделал с крестным знаменем несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с уторопленным видом стал прощаться с народом: кланялся на все четыре стороны, говорил прерывающимся голосом: “Прости, народ православный, отпусти мне, в чем я согрубил пред тобой!” При сем слове экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его: сорвали белый бараний тулуп, стали раздевать рукава шелкового малинового полукафтанья. Тогда он всплеснул руками, опрокинулся навзничь, и вмиг окровавленная голова его висела в воздухе: палач взмахнул ее за волосы. С Перфильевым последовало то же».
Дикие времена, скажите вы! Дети ходят на казнь и родители их туда отпускают. Но не нам чваниться мягкостью современных нравов. Подобные позорища дети наши могут каждый день видеть по телевизору.
Но вернемся к нашим героям. Варенька Бутурлина благополучно закончила курс. Церемония награждения первого выпуска была очень пышной. Торжества намечены были на 21 апреля – день рождения императрицы, но 15 апреля умерла родами великая княгиня Наталья Алексеевна, супруга Павла, и церемонию вручения наград отложили на 30 апреля.
Понятное дело, Екатерина из-за траура в Смольном Обществе не присутствовала. Всем заправлял Бецкий. Большой зал Общества был до отказа набит почетными гостями и родственниками. Вначале в зал для получения наград были введены мещанские девушки. Потом их место заняли благородные. Варя не попала в первую «восьмерку», этим девам были вручены золотые медали первой и второй величины, а также золотые шифры с вензелем Екатерины. Юная Бутурлина довольствовалась серебряной медалью третьей величины, похвалы и подарка в виде книги.
Все обладательницы высших наград были оставлены при дворе, дабы нести службу фрейлин, но Варю это мало интересовало. Она собиралась замуж. А кто жених? Федор Бакунин, кто же еще? Императрица хорошо запомнила не только Варино письмо, но и имя ее жениха, и этим обеспечила будущее счастье девушки. В этой ситуации Бакунину и деться было некуда, его мнения никто не спрашивал. Старший Бакунин давно мечтал об этом браке. За последний год пребывания девицы в Воспитательном Обществе Федор узнал Вареньку ближе. С точки зрения света, идеальная партия. Невеста милая, славная, хорошо воспитанная девушка, богата, между прочим, а брак благословила сама императрица. Чего же еще желать?
Свадьба была сыграна. Молодые купли дом на Невской першпективе, Федора повысили в чине, все замечательно. Одно огорчало – подпортившиеся отношения с начальником – Никитой Ивановичем Паниным. От всего заговора только и остались смутные утверждения, что конституция для новой России была написана Паниным совместно с Фонвизиным. И еще остался миф, что помешал осуществлению великой задачи некто иной, как Федор Бакунин. Обидно и горестно, что среди заговорщиков, да и в некоторых масонских кругах за ним утвердилась слава предателя. И сочинили этот миф не сосланные Вернов и Кныш, а ближайшее окружение императрицы, а стало быть и Панина. Объяснения этому можно найти разные. Вполне вероятно, что письмо Вареньки, провалявшееся сутки в голубой гостиной, было прочитано тем, кому читать его отнюдь не полагалось. Не исключено также, что Бецкий сболтнул лишнее и, увлекшись, что-то присочинил от себя. А скорее всего, свет, который умел домысливать любое происшествие при дворе и домысливал всегда в отрицательном смысле, нашел козла отпущения в лице молодого Бакунина. Но не исключено, что случились в 1774 году и другие интриги, о которых автор не имеет ни малейшего понятия.
Во всяком случае, Фонвизин, наш славный драматург, в своем труде «Жизнь Панина» пишет уничижительные строки, называя Бакунина «третьим» из секретарей (первый – Убри – умер при жизни Панина, второй – сам Фонвизин). «Третий заплатил ему за все благодеяния всей чернотой души, какая может возмутить душу честных людей. Снедаем будучи самолюбием, алчущим возвышения, вредил он положению своего благодетеля столько, сколько находил нужным для выгоды своего положения. Всеобщее душевное к нему презрение есть достойное возмездие столь гнусной неблагодарности». Фонвизин безусловно искренен. Здесь ни слова про заговор, но ответ напрашивается сам собой. Панин тебе земли подарил, а ты уничтожил дело его жизни. И кто теперь разберется, что здесь правда, а что навет нечистоплотных людей.
Несколько слов о великом князе Павле Петровиче. Он очень тяжело переживал смерть жены. Екатерине эта скорбь казалась чрезмерной. Романтические любовные бредни сына раздражали ее безмерно. Погоревал, мол, и будет! Кроме того, обида на сына продолжала жить в сердце императрицы, и потому она не захотела отказать себе в удовольствии уязвить Павла. Словом, она показала сыну переписку покойной жены с Андреем Разумовским. Одним движением руки императрица отняла у Павла и память о любимой жене, и дружбу с Разумовским, которой великий князь очень дорожил.
Идея подарить великокняжеской чете достойную усадьбу вблизи Петербурга не оставила Екатерину, но осуществила она свои замыслы только в 1782 году. Мыза Гатчина ранее принадлежала Григорию Орлову. Екатерина выкупила мызу у своего бывшего любовника и подарила сыну. Павел поселился в Гатчине со второй женой Марией Федоровной. Он преобразовал свое «мини-государство» и на многие годы нашел здесь приют и успокоение.
